Руины. Цех 537. 2018. холст, масло. 150x200. Творческий индустриальный кластер «Октава», Тула
Непостоянство памяти. О «руинах» Павла Отдельнова
Монументальная картина: небо в бледно-серых тонах, подобно белому кубу галереи, наполняет застывшим воздухом пространство холста. Нетронутый снег, словно на подиуме, несет на себе «эстетический объект» — покинутое здание заводского цеха, чьи наполовину рухнувшие стены зияют изнанкой отжившего остова. Перед нами ландшафт из серии Павла Отдельнова «Руины», части большого проекта «Белое море. Черная дыра», позволяющего проследить генезис знаменитых индустриально-урбанистических сюжетов художника.
Город Дзержинск — «внутренняя родина» Отдельнова, сквозящая узнаваемой аурой через все его сюжеты. Заводы-гиганты химической промышленности превратились в руины, а рабочий поселок, в котором жили предки Павла, почти не оставил о себе материальных следов. Для города и, шире, государства в целом частная семейная история художника развертывается в метафору утраченного времени. Советский миф, опредмеченный в бетоне и металле, крошится и деградирует вслед за своим материальным носителем не в результате катаклизмов, а благодаря внутренней энтропии, демонстрируя угасание индустриальной эпохи, времени «больших дел» и «великих» идеологий. Руина существует как реликт прошлого в настоящем, всегда неуместный и от того притягательный. Это остановка, «остров» прошлого, вырванный из потока времени и превращенный в метафору оставленности в целом.
Ключевое слово мира руин — забвение. Что остается от реальности, Реального? Как запечатлеть неумолимое ускользание, исчезновение материальных свидетельств жизни? Эти вопросы для автора «Руин» проблемны и травматичны. Но эта же травма становится истоком всего его творчества. Настоящее переживается художником как утрата: реальность существует, исчезая. Образ, конструкт текущего момента для него всегда являет собой результат умозрительной сборки из обломков прошлого. Руинированная предметность еще «здесь», в настоящем, и при этом одновременно уже «не здесь», ее время ушло. Художественный мир Отдельнова состоит из разреженной материи, в чьей структуре пустота разрывов кажется более вещественной, чем «узловые точки». Минималистичные и почти лишенные деталей, объемы здесь превращаются в плоскость и, при всей сюжетной конкретике, визуально имеют больше сходства с беспредметным искусством, подменяющим пространство общими схемами пространственности как таковой.
В попытках запечатлеть в живописном материале феномен разрыва между вещью, некогда существовавшей, и её ныне созерцаемым следом, Отдельнов наслаивает подобия и создает образы образов. Большинство работ «Руин» выглядят написанными с использованием фотографий, а отдельный блок напрямую посвящен
фотоэстетике — ряд крупных полотен, воспроизводящих либо имитирующих фото из старых газет. Реальность предстает как ее собственный след, зафиксированный в фото, затем отпечатанный в газетной верстке, и, наконец, воссозданный средствами живописи. Репрезентация «возводится в куб», их цепь множится. Дистанция между «жизнью» и наблюдателем становится все более протяженной. «Персонажи моих работ — не субъекты истории, а объекты, создаваемые ею» — говорит автор «Руин». В его мире принципиально нет места человеку, присутствие которого возможно лишь через отсылку к репрезентации. Образность старых газет, по сути, так же руинирована. Персонажи здесь обезличенны, обобщены до идеологических визуальных штампов. Художник имитирует нечеткие следы типографской краски на пожелтевшей бумаге и прорисовывает каждую точку растра. Его «портреты» ищут человека не в растровых точках, а где-то в пустоте между ними. Человек остается лишь как призрак, отзвук, эхо давно отзвучавшего голоса. Фигура Отсутствующего — главный герой серии. Ландшафты Отдельнова существуют «сами по себе», как предмет, когда на него никто не смотрит. Как он выглядит? Как писал Введенский, а «выглядит» ли он? Перефразируя риторический вопрос постструктурализма «кто говорит?», художник непрерывно спрашивает: кто видит? Отсутствие человека здесь играет роль ключевого минус-приема. Фактически он наделяется гиперприсутствием. Субъектность этой фигуры не-присутствия коллективна, точнее, над-индивидуальна. Так, возможно, кульминацией подобного бессубъектного взгляда становится картина, имитирующая карты Google. Взгляд, лишенный субъекта по определению, при этом принадлежит «всем» как высшая форма «объективности». В этом смысле вся серия выступает попыткой некоего слепка коллективного зрения. Символичен мотив шлама, вынесенный в название всего проекта («Белое море» и «Черная дыра» — названия крупных шламоотстойников). Фактически представляя собой осадок, бесформенный материальный остаток событий и пространств, шлам становится метафорой «нерастворимого остатка памяти», который содержит в себе ушедшее реальное, подобно памяти человека, изменчивой и избирательной, прошедшей через фильтры опыта.
Что же остается от реальности? Ответ художника прост — остается живопись. Живописный медиум ценен для Отдельнова прежде всего своей способностью быть «слепком», хранящим утраченные пласты опыта, вновь воссозданные в материале. «Сама статичность живописи — не что иное, как застывшая длительность» — говорит художник. Живопись за счет наслоений и накопленного в себе времени моделирует медленный взгляд, как и архитектура, даже в форме ее останков. Так непостоянная память продолжает жить в живописном теле, подменяющем работу забвения вечным переживанием образа как утраты.
Константин Зацепин, текст к выставке «Руины» в галерее «Виктория», Самара
Руины #2. 2016. холст, масло. 100x160. Частная коллекция
Руины #3. 2016. холст, масло. 100x160. Частная коллекция
Руины. Слава труду. 2016. холст, масло. 180x260. Частная коллекция
Цех гербицидов
После войны заводы стали выпускать продукцию в мирных целях. Например, гербициды — для уничтожения растительности вдоль железных дорог, шоссе и линий электропередач. Огромный цех с надписью на фасаде «Слава труду и науке» — цех гербицидов.
Он открылся в самом начале 1970-х. Моего папу, тогда школьника, привозили в этот цех вместе с одноклассниками на уборку после строительства. Вот уже второй десяток лет цех стоит брошенный, а на его крыше, будто в отместку за истребление растительности, зеленеют березы.
Руины. ФАД. 2016. холст, масло. 180x260. Частная коллекция, Нижний Новгород
ФАД — одно из самых знаменитых производств Дзержинска, аббревиатура означает «фенол-ацетон дзержинский». Производство было спроектировано по технологии, изобретенной ученым-химиком Рудольфом Удрисом в 1942 году. Ученый был репрессирован в 1937 году и, находясь в заключении, имел возможность работать в лаборатории, где открыл так называемый кумольный способ получения фенола и ацетона. Производство, основанное на уникальном изобретении Удриса, впервые в мире было запущено в 1949 году в Дзержинске. Незадолго до пуска цехов больной и полуслепой ученый, находившийся в глубокой депрессии, свел счеты с жизнью. Сталинскую премию за это изобретение получили его коллеги, а имя ученого было вычеркнуто и забыто на долгие годы.
Руины. Цех оргстекла. 2016. холст, масло. 100x160. Собрание галереи Виктория, Самара
Руины #4. 2016. холст, масло. 180x260
Александр Леонидович Отдельнов
Родился в 1956 году в Дзержинске. После окончания Дзержинского политехнического института работал на нескольких химических предприятиях города, в том числе на вредных производствах. Построил и затем почти 20 лет возглавлял предприятие «Капелла», производившее косметику для волос фирм Wella, Schwarzkopf и P&G.
Автор книги, сборника рассказов «Без противогаза не входить!». Здесь и далее — цитаты из книги:
Очень популярной была игра в «коробок». Спичечный коробок подбрасывали щелчком с края стола и в зависимости от того, на какую плоскость он вставал, начисляли очки: 0, 1, 5 или 10. Проигрывал тот, кто последним набирал 21. Проигравшему надевали на нос внешнюю часть (обечайку) коробка, а он должен был ее снять без помощи рук исключительно посредством мимических мышц. Неудачнику приходилось корчить рожи и трясти головой, что давало возможность остальным участникам посмеяться и пошутить над ним. В ту ночь таким горемыкой оказался Гена Гусь, обладатель редкого по своим размерам носа, на который с большими трудами напялили обечайку коробка. Надо заметить, что Гена Гусь был старше многих из нас. Кличку Гусь он получил не только благодаря носу, но и потому, что жил в поселке и разводил гусей. Это обстоятельство давало нам, городским парням, массу возможностей для шуток и подначиваний, на которые Гена очень злился. Можно себе представить, что происходило в курилке, когда он, морщась, брызгая слюной и матюгаясь, безуспешно пытался стряхнуть коробок с носа.
Наконец, терпенье его кончилось,
и бешеный Гусь, окрестив нас е*** козлами и баранами, выскочил из курилки, пообещав нам устроить «Халкин-Гол», что, по его мнению, было верхом апокалипсиса.
Обитатели курилки не приняли близко к сердцу его обещание, поскольку и раньше Гусь обещал «Халкин-Гол» многим его обидчикам. Гомерический хохот от этой «клоунады» еще не стих, когда в дверном проеме курилки показался Гусь в противогазе. В руке у него была резиновая перчатка, наполненная жидким фосгеном. Из-под противогаза раздалось нечленораздельное мычание, но все поняли, что речь про «Халкин-Гол». Перчатка полетела на пол, фосген мгновенно испарился, наполнив курилку запахом прелого сена, характерного для смертоносного отравляющего вещества. В обычных условиях все должны были погибнуть. Но с нами ничего не случилось: мы не расставались с противогазами даже в курилке и умели, задержав дыхание, надеть их за считанные секунды.
Гену, конечно, поймали и надавали пинков, но незлобно. Подумаешь, фосген!.. Привыкли.
Халкин-Гол. Завод «Корунд», цех диизоцианатов, 102 отдел. 1980 год
Руины. Пульт. 2017. холст, масло. 60x80
Руины #7. 2016. холст, масло. 100x150. Частная коллекция
Руины #6. 2016. холст, масло. 100x150
Ловушки и газоходы приходилось периодически остукивать кувалдами и прочищать специальными скребками вручную. При этом газы из печи хлорирования вырывались внутрь помещения, моментально реагируя с влагой воздуха, от чего образовывался плотный ядовитый туман хлористого водорода, не прореагировавшего хлора и фосгена. Противогаз и кувалда — основные атрибуты аппаратчиков в этом аду! Однако и к этому кошмару люди привыкали!..
Однажды во время смены я обходил рабочие помещения. Была сильная загазованность, обычная во время очередной выгрузки брикетов из печи хлорирования. Я в противогазе, практически при нулевой видимости, медленно, почти на ощупь двигался по отделению конденсации. Вдруг мои руки коснулись какого-то округлого предмета. Странно, ничего подобного здесь не должно было быть!
Я взял предмет обеими руками и постарался приблизить его к глазам,
вернее, к маске моего противогаза. Послышалось какое-то нечленораздельное мычание. К моему крайнему изумлению, предмет сам поднялся, и тут я понял, что это голова человека в противогазе! Продолжая держать голову обеими руками и пятясь назад к выходу, я вывел этого человека в коридор. Там можно было снять противогаз.
— Семиков! Что ты здесь делаешь?
— Да вот, присел перекусить, — сняв противогаз и продолжая что-то жевать, ответил он. И тут я заметил в его руке кусок копченой колбасы.
— Как же ты в таком газу да в противогазе умудрился перекусывать? Места другого не нашел?
— Все нормально, начальник: маску оттянешь да куснешь. Только вот беда, челюсть жевать устала. Маску-то новую взял, резина уж больно тугая! А в бытовку идти мне некогда, продукт хорошо идет и надо скоро барабаны снимать, а то переполнятся!
Колбаса. Завод «Капролактам». Цех 33. 1984 год
Руины #9. 2016. холст, масло. 100x150
Руины #10. 2016. холст, масло 100x160. Творческий индустриальный кластер «Октава», Тула
Пары ТДА проникают в поры кожного покрова, активно взаимодействуют с влагой и окрашивают кожу в ярко-желтый цвет. Всю смену приходилось работать в прорезиненных рукавицах. Ладони, естественно, потели и в результате мои руки приобретали яркий охристый оттенок. Я стеснялся подавать руку для рукопожатий, особенно при новых знакомствах, и вынужден был пояснять, что я не китаец и не болею желтухой. Да что руки! Иногда после тяжелой ночной смены, после душа ложишься спать на чистую белую простынь, а встанешь —на простыне, как на плащанице, желтый абрис! «Китайский след» — так называла это явление моя жена, отправляя в стирку постельное белье.
Прозрачные тараканы и «Китайский след». Завод «Корунд». Цех диизоцианатов. 1980 год.
Руины. Интерьер #10. 2017. холст, масло. 60x80
Руины. Цех диизоцианатов. 2017. холст, масло. 100x150
А.Л. Отдельнов в разрушенном цехе диизоцианатов завода Корунд
Руины #1. 2015. холст, масло. 150x200. Частная коллекция
В 6:30 загазовка прекратилась, пришла утренняя смена, и аппаратчики ночной смены отправились в душ. Но Гены среди них не оказалось. Сначала не придали этому значения: мало ли, бригадир где-то задержался. Тревогу поднял аппаратчик хлорирования утренней смены в 7:00, когда обнаружил, что манометр на линии подачи хлора и прибор регистрации расхода показывали «0», а самописец расхода окиси углерода выписывал ровную линию на уровне 150 кубометров в час. Это означало, что в печь хлорирования поступала окись углерода, которая без хлора не вступает в реакцию и идет напрямую по абгазной линии. Окись углерода не имеет ни цвета, ни запаха, несколько вдохов этого газа приводят к потере сознания, гипоксии мозга и… смерти.
Вентиль на линии окиси углерода срочно перекрыли, а вентиль на линии подачи хлора оказался уже кем-то закрытым! Но кем? И где Гена Каторов?!
Его нашли в 7:30 в помещении абгазной камеры на площадке,
где был расположен инжектор, обеспечивавший разрежение в системе. Люк для прочистки инжектора оказался открытым, вероятно, Геннадий его вскрыл для прочистки, и весь газ из печи хлорирования беспрепятственно устремился не в газоотводную трубу, а в помещение.
Он лежал в противогазе около открытого им люка. Концентрация угарного газа была столь высока, что даже специальный гопколитовый фильтр, который наворачивался дополнительно к фильтру против хлора, оказался бесполезен… Гена погиб, отравившись угарным газом.
По результатам расследования так и осталось невыясненным, кто перекрыл подачу хлора. Может быть, он сам, а может быть, и кто-то из аппаратчиков его смены решил ему «помочь», чтобы не газило хлором и продуктами хлорирования. А про окись углерода и не вспомнили, ведь этот газ не пахнет и невидим. Все спешили скорее сдать смену и домой…
Гена Каторов. Завод «Капролактам». Цех 33. 1983 год
Руины. Аммиак. 2017. холст, масло. 150×200. Частная коллекция
Руины. Газгольдер. 2018. холст, масло. 150х200. Частная коллекция
31 декабря 1981 года было очень морозно, температура упала ниже 40°С. Однако никакой мороз не мог испортить предновогоднего настроения сотрудникам тепловозного депо транспортного цеха. Ночная смена в полном составе пришла пораньше, чтобы дать возможность своим товарищам из вечерней смены успеть на электричку и вовремя прибыть к праздничному столу. В 21 час весь коллектив смены, двенадцать мужчин, отправились в бытовку принять душ.
В это время в 33 цехе сняли нагрузку, перекрыли подачу хлора и окиси углерода на печь хлорирования. При этом газодувки продолжали гнать окись в газгольдер, пока он не переполнился. Газгольдер находился в трехстах метрах от корпуса,
поэтому аппаратчики не заметили переполнения. К тому же темень, холодина, да и домой надо спешить: Новый год на носу!
Чаша газгольдера поднялась максимально и уперлась в верхние ограничители, а газодувка все гнала окись углерода. Создалось избыточное давление в трубопроводе, окись вытолкнула рассол из гидрозатвора и вырвалась наружу через переливную трубу. Как назло вокруг воронки образовался прочный ледяной панцирь, закрывший выход газа в атмосферу. Окиси было некуда деваться. Она устремилась в канализацию и нашла ближайший выход — через канализационные трапы в душевую мужской раздевалки тепловозного депо.
Погибла вся смена, все двенадцать. Прямо под Новый год…
Окись углерода. Завод «Капролактам». Цех 33. 1984 год
Руины. Цех. 2016. холст, масло. 150x200
Руины. Заря. 2019. холст, масло. 150x200. Художественный музей Уппсалы, Уппсала, Швеция
В тот день в утреннюю смену предстояло принимать хлорбензол из железнодорожной цистерны в одну из порожних емкостей 31-го цеха. Собрали линию, подключили насос, и перекачка началась. Обычно на эту процедуру уходило 3–4 часа. Однако в этот раз перекачка шла медленнее обычного. Уже завершалась первая смена, в цехах уже поздравили женщин с праздником и напились чаю с конфетами. Пора было собираться домой. Диспетчер транспортного цеха поспешил за-брать пустую цистерну, но тут оказалось, что она так и не освободилась. Стали искать причину. Сначала грешили на насос, однако давление на нагнетании было в норме. Потом — на забивку линии, на задвижки… Наконец сообразили, что это забилась или замерзла «воздушка» на приемной емкости. Дежурный слесарь полез на емкость, чтобы ослабить фланец «воздушки».
Он использовал обычные гаечные ключи, которые всегда были под рукой, вместо специальных, из неискрящего сплава, — когда было бегать за ними в мастерскую? Домой пора собираться!..
Согласно официальной версии расследования, в емкости создалось избыточное давление из-за забивки воздушной линии. В процессе демонтажа воздушной линии не подходящим для этого инструментом произошло искрение.
На другой день я встретил своего знакомого. Он рассказывал, как накануне ехал на трамвае в город и видел в окно, как вдруг за заводским забором взлетел огненный шар. Они с товарищем еще пошутили: «Капролактамовцы ракету в космос запустили…»
Оказалось, на самом деле запустили, даже с «космонавтом».
Ракета на 8-е марта. Завод «Капролактам». цех 33. 1985 год
Руины. Конструкция. 2016. холст, масло. 60х80. Художественный музей Уппсалы, Уппсала, Швеция
Руины. Тетраэтилсвинец. 2017. холст, масло. 100x150
Коля был отчаянным парнем, у него созрел другой план. Он предложил заменить сломанную задвижку новой.
— Потихоньку снимем старую задвижку, линия ведь все равно забита, поставим новую, проковыряем трубу. Как только брызнет, задвижку закроем и все — х***чь! — изложил свой план Николай.
Отчаянный план почти удался. Начали ставить новую задвижку. Видимо нечаянно ударили по трубе и пробка силикагеля выскочила из штуцера как из бутылки шампанского! Продукт хлынул из емкости прямо в лужу! Наши герои бросили задвижку и выскочили из огромного облака тумана на подветренную сторону.
Размер катастрофы трудно себе представить! Туман образовался настолько плотный, что, вытянув руку, нельзя было увидеть своих пальцев. Дышать в нем тоже было невозможно:
хлористый водород в составе аэрозольного тумана разъедает горло и легкие. Пока прибыли газоспасатели, пока разобрались с причинами, пока все-таки поставили на место новую задвижку, на землю вылилась треть емкости, а это без малого 20 кубов. К счастью, сильный ветер дул от основных цехов завода в сторону реки. Туманом заволокло не только северную часть завода, но и окрестные поселки. Туман добрался до Оки и пополз в сторону Дзержинска. Движение судов на реке приостановилось. Трудно себе представить, что бы могло произойти, если бы ветер подул в обратную сторону! Ведь там технологические цеха с опасными химическими продуктами, контора, столовая, медсанчасть, железная дорога, автомобильная трасса и много людей, которые никогда не надевали противогаз... Слава богу, что никто особенно не пострадал. Разве что покашляли, пока ветром туман не раздуло.
Керосинка. Завод «Капролактам». Цех 33. 1983 год
Руины #12. 2018. холст, масло. 100x150. «ДК Гормов», Спб
Интерьер #5. 2016. холст, масло. 60x80
Интерьер #6. 2016. холст, масло. 60x80. Частная коллекция
В первый момент мы были оглушены и ослеплены. Стекла противогазов мгновенно покрылись толстым слоем пыли. От этой пыли забилось дыхательное отверстие в днище противогазной фильтрующей коробки, стало трудно дышать. Вслед за мощным выбросом газа из люка прямо на меня хлынул поток раскаленных докрасна брикетов. Суконная куртка, штаны и сапоги задымились и начали тлеть… Я до сих пор не знаю, как и откуда в моих руках оказалась совковая лопата, которую я вставил в отверстие люка, защищаясь от огненного потока. Но она, эта лопата с обгорелым черенком, преградила ему путь. Поток прекратился.
Тем временем мой помощник вырвался из-под зажавшей его штанги, потеряв пуговицы на куртке и разорвав ширинку штанов. Он кубарем скатился по лестнице из коридора, наполовину засыпанного раскаленной массой. Дорога свободна! Я рванул как по «горящим углям» за ним следом…
Выскочив из цеха на улицу, мы сняли противогазы, на ходу сбросили тлеющие куртки, штаны и сапоги прямо на снег и остались в исподнем. А нашей радости не было предела! Мы смеялись, как дети, друг над другом, над нашим нелепым видом и только позже осознали, что минуту назад были на самой грани…
Козёл. Завод «Капролактам». Цех 33. 1983 год
Руины #11. 2018. холст, масло. 100x150
Интерьер. Завал. 2017. холст, масло. 60x80
Зима. Выходной день. Утренняя смена. Я — начальник смены, нахожусь на центральном пульте. Глянул в окно и… обомлел. У цеха стоит директорская «Волга». Предчувствуя неладное, выскакиваю к машине, на ходу поправляя не первой свежести спецовку и противогаз. Навстречу мне распахиваются двери отделения сублимации. В клубах газа (солянка, хлор, фосген и еще черт-те что — химия), в зимнем цивильном пальто и ондатровой шапке — генеральный!
Ноги сами переходят на строевой шаг, докладываю:
— В цехе 33 происшествий не случилось, работаем по плану, нач. смены Отдельнов. — Вижу, что он раздражен:
— Что у тебя там за урки?! Чуть пинков не надавали! Впрочем, ладно... Я к тебе полечиться заехал — насморк, простыл, похоже. Хотел хлором подышать для профилактики. Когда выгрузка? Я здесь у лотка постою.
Вдоль всего цеха был устроен бетонный лоток, в который под сильным напором подавалась вода. Каждые два часа из печи хлорирования в этот
лоток выгружались брикеты отработанного сырья и далее гидротранспортом перемещались в отвал. В этот момент вдоль всего лотка с брикетами вырывались клубы газовой смеси, хлора и пара. Я бы никогда не додумался лечить насморк этой адской смесью, а вот у директора крупнейшего химического предприятия оказалась своя «фармацевтика»…
Директор благополучно уехал, а я стал выяснять, что же произошло? Народ у нас в цехе был крутой. Даже если кто раньше не сидел в тюрьме или в ЛТП, то все равно был отчаянным парнем с хорошими шансами там побывать. Вот один такой мне и поясняет:
— Входит какой-то х** , без мартышки и в чистом. Я х** его знает, что за х**, и погнал его на х**!
Неделю спустя на совещании генеральный привел наш цех в пример:
— Объехал я как-то ползавода. На каждой двери надпись «Без противогаза не входить!», и только в 33-м — порядок! Меня не пустили…
Средство от насморка. Завод «Капролактам». Цех 33. 1980 год
Руины. Фасад. 2018. холст, масло. 100x150
Руины. Весенний день. 2018. холст, масло. 150x200. Частная коллекция
Выставка Павла Отдельнова "Промзона" в Московском музее современного искусства. 2019
Выставка Павла Отдельнова "Промзона" в Московском музее современного искусства. 2019
Выставка Павла Отдельнова "Промзона" в Московском музее современного искусства. 2019
Выставка Павла Отдельнова "Промзона" в Московском музее современного искусства. 2019